/
/
/
/
/
/
/
/
Интервью
"Россия на Балканах ходит как лунатик"
Разговор с Никитой Бондаревым
Никита БондаревИсторик-балканист, доцент факультета международных отношений и зарубежного регионоведения ИАИ РГГУ- Публикуем интервью о мягкой силе России в Сербии с Никитой Бондаревым, кандидатом исторических наук, автором научных публикаций на русском и сербском языках.
Дата публикации интервью: 13.08.2019
Россия на Балканах на поле общественной дипломатии ходит как лунатик, как во сне, не очень отдавая себе отчет в том, куда мы идем и что мы делаем.
Креативная дипломатия («КД»): Никита Викторович, сегодня «мягкая сила» России на Балканах - это все еще наследие Российской империи и Советского Союза, или Россия современная предлагает Балканам современный концепт «мягкой силы»? Если да, то в чем он состоит?
Никита Бондарев: Россия не предлагает никакого современного концепта «мягкой силы». И более того, сколько бы я ни общался с российскими официальными лицами, так или иначе связанными с внешней политикой или общественной дипломатией через МИД, государственные и негосударственные фонды, я вообще не встречал там четкого понимания того, что такое «мягкая сила». Обычно наши официальные лица мягкую силу понимают в контексте традиционной дихотомии «кнута и пряника» или, как на Западе принято говорить, «палки и морковки». Но это совершенно неверно.
Джозеф Най еще в первой своей книге «Bound to Lead: The Changing Nature of American Power», предлагая термин «мягкая сила» и отталкиваясь от опыта своих первых публикаций по этой теме (которые тоже в России были не очень правильно поняты), писал, что мягкая сила – это не про палку и морковку. Палка и морковка – это инструменты жесткой силы, а мягкая сила состоит в том, чтобы вьючное животное и без палки и морковки само хотело бежать, куда тебе нужно. Эта идея, детально разжеванная Дж.Наем еще в 1990 году, от понимания российских официальных лиц абсолютно ускользает; все воспринимают мягкую и жесткую силу как морковку и палку.
Пытаться объяснить чиновникам разницу довольно сложно. В этой ситуации в какой-то момент я вообще отказался от использования термина «мягкая сила», и теперь в своих работах и при общении с чиновниками и общественными деятелями говорю исключительно о smart power: с этой позиции новые идеи хоть как-то воспринимаются. Собственно, стратегии у России ни мягкой, ни умной силы не существует.
Вспоминается выступление такого опытного и влиятельного человека, как Швыдкой Михаил Ефимович. Он часто любит рассуждать о мягкой силе. Его обращение к молодежи было выдержано в таком духе: «Сила не может быть мягкой; если мягкая, то это уже и не сила. Мягкая сила – это оксюморон». Это очень свойственное большинству понимание.
В Концепции внешней политики РФ несколько раз упоминается термин «мягкая сила», да и президент В. Путин в разных выступлениях упоминал этот термин (особенно часто обращается к мягкой силе премьер Д. Медведев). В реальности же я не вижу даже элементарного понимания soft power.
Иной раз в области мягкой силы у нас что-то получается «случайно» (это хорошо видно на примере Балкан), и получается неплохо до такой степени, что мы заставляем сильно нервничать американцев. США заказывают исследования сербским неправительственным организациям – таким, как Центр евроатлантических исследований, дают под них хорошие гранты. Их задача – выяснить, на чем же основывается русская мягкая сила на Балканах, почему русские тратят какие-то копеечные суммы, и все выходит так успешно. При этом USAID или National Endowment for Democracy с их многомиллионным спонсорством сербы недолюбливают. Американцы опрашивают сербских лидеров мнения, пытаются применить западную политическую теорию к этому вопросу, но, как правило, внятного ответа, почему у русских мягкая сила на Балканах работает намного лучше, американские организации не получают.
В общем, ответа на этот вопрос и нет, потому что у нас все это получается неосознанно. Россия на Балканах на поле общественной дипломатии ходит как лунатик, как во сне, не очень отдавая себе отчет в том, куда мы идем и что мы делаем. Но при этом нам иной раз удается сделать что-то действительно хорошее, осмысленное и работающее.
Никита Бондарев: Россия не предлагает никакого современного концепта «мягкой силы». И более того, сколько бы я ни общался с российскими официальными лицами, так или иначе связанными с внешней политикой или общественной дипломатией через МИД, государственные и негосударственные фонды, я вообще не встречал там четкого понимания того, что такое «мягкая сила». Обычно наши официальные лица мягкую силу понимают в контексте традиционной дихотомии «кнута и пряника» или, как на Западе принято говорить, «палки и морковки». Но это совершенно неверно.
Джозеф Най еще в первой своей книге «Bound to Lead: The Changing Nature of American Power», предлагая термин «мягкая сила» и отталкиваясь от опыта своих первых публикаций по этой теме (которые тоже в России были не очень правильно поняты), писал, что мягкая сила – это не про палку и морковку. Палка и морковка – это инструменты жесткой силы, а мягкая сила состоит в том, чтобы вьючное животное и без палки и морковки само хотело бежать, куда тебе нужно. Эта идея, детально разжеванная Дж.Наем еще в 1990 году, от понимания российских официальных лиц абсолютно ускользает; все воспринимают мягкую и жесткую силу как морковку и палку.
Пытаться объяснить чиновникам разницу довольно сложно. В этой ситуации в какой-то момент я вообще отказался от использования термина «мягкая сила», и теперь в своих работах и при общении с чиновниками и общественными деятелями говорю исключительно о smart power: с этой позиции новые идеи хоть как-то воспринимаются. Собственно, стратегии у России ни мягкой, ни умной силы не существует.
Вспоминается выступление такого опытного и влиятельного человека, как Швыдкой Михаил Ефимович. Он часто любит рассуждать о мягкой силе. Его обращение к молодежи было выдержано в таком духе: «Сила не может быть мягкой; если мягкая, то это уже и не сила. Мягкая сила – это оксюморон». Это очень свойственное большинству понимание.
В Концепции внешней политики РФ несколько раз упоминается термин «мягкая сила», да и президент В. Путин в разных выступлениях упоминал этот термин (особенно часто обращается к мягкой силе премьер Д. Медведев). В реальности же я не вижу даже элементарного понимания soft power.
Иной раз в области мягкой силы у нас что-то получается «случайно» (это хорошо видно на примере Балкан), и получается неплохо до такой степени, что мы заставляем сильно нервничать американцев. США заказывают исследования сербским неправительственным организациям – таким, как Центр евроатлантических исследований, дают под них хорошие гранты. Их задача – выяснить, на чем же основывается русская мягкая сила на Балканах, почему русские тратят какие-то копеечные суммы, и все выходит так успешно. При этом USAID или National Endowment for Democracy с их многомиллионным спонсорством сербы недолюбливают. Американцы опрашивают сербских лидеров мнения, пытаются применить западную политическую теорию к этому вопросу, но, как правило, внятного ответа, почему у русских мягкая сила на Балканах работает намного лучше, американские организации не получают.
В общем, ответа на этот вопрос и нет, потому что у нас все это получается неосознанно. Россия на Балканах на поле общественной дипломатии ходит как лунатик, как во сне, не очень отдавая себе отчет в том, куда мы идем и что мы делаем. Но при этом нам иной раз удается сделать что-то действительно хорошее, осмысленное и работающее.
«КД»: Получается противоречие: в Брюсселе бытует мнение, что у России существует какая-то сверхсекретная и всеобъемлющая стратегия в отношении Балкан, а российские специалисты часто говорят, что на самом деле у России нет четко сформулированной балканской стратегии, и балканские страны чувствуют неосведомленность относительно российской позиции. Где же правда?
Никита Бондарев: Конечно, Западу свойственно нас в некоторой степени демонизировать, и это нельзя сбрасывать со счетов. Сомнение «а не дурят ли нас эти русские?» всегда присутствует. Что еще ставит их в тупик? Мы используем один особый ресурс мягкой силы, который западные страны – в основном США и Великобритания – использовать не могут, потому что он им не очень понятен и доступен, а мы в своем «сомнамбулическом» состоянии используем именно его. Речь идет о «силе исторической памяти».
Никита Бондарев: Конечно, Западу свойственно нас в некоторой степени демонизировать, и это нельзя сбрасывать со счетов. Сомнение «а не дурят ли нас эти русские?» всегда присутствует. Что еще ставит их в тупик? Мы используем один особый ресурс мягкой силы, который западные страны – в основном США и Великобритания – использовать не могут, потому что он им не очень понятен и доступен, а мы в своем «сомнамбулическом» состоянии используем именно его. Речь идет о «силе исторической памяти».
Photo: Gettyimages.com
Моя болгарская коллега, русист и профессор Софийского университета им. Св. Климента Охридского Дарина Григорова предложила мне коротко называть это «clio-power» (от Клио – муза истории). Есть несколько разновидностей мягкой силы, придуманных уже не Джозефом Наем, а профессором Уолтером Расселом Мидом, которые называют «липкая сила», «сладкая сила», «острая сила». А мы вполне можем выделить нашу разновидность мягкой силы – силу исторической памяти.
Она приносит нам определенные политические дивиденды. В силу исторических особенностей развития в инструментарии США «сила исторической памяти» попросту отсутствует. США по европейским меркам – молодое государство, к тому же на протяжении значительной части своей истории США действовали в русле изоляционизма. Да, в связи с Первой мировой войной президент В.Вильсон старался вывести государство на мировую арену. Затем всплеск активности пришелся на период Второй мировой войны, после которой США уже непрерывно остаются участником международных отношений. Но в целом история связей США с тем же Балканским регионом очень короткая – по сути только послевоенная, и при этом противоречивая.
Более ранние примеры продуктивных отношений США с западно-балканскими странами можно пересчитать по пальцам одной руки. Так, американский филантроп Эндрю Карнеги в Европе, пострадавшей после Первой мировой войны, строил библиотеки. Большая современная библиотека была, в том числе, и в Белграде построена, за что сербы были очень благодарны. А потом во время Второй мировой это здание разбомбили, и на его месте так ничего и не было построено: сейчас там просто пустырь. Этот пример можно было бы использовать как прецедент, говоря о политике силы исторической памяти. Было сделано что-то хорошее, но сейчас вспомнить нечего, поскольку библиотеки уже нет. Зато живут воспоминания о том, как когда-то Россия для Сербии, Болгарии или Греции сделала что-то хорошее в масштабном смысле. Люди это помнят, для них это важно, и это сильно влияет на их сегодняшнее отношение к России, к российской внешней политике, к Путину.
Сербия в этом отношении – удачный пример. Для сербского национального самосознания история Первой мировой войны, когда личное вмешательство императора Николая II помогло предотвратить коллапс сербской государственности и спасти сербского короля, правительство и армию, чрезвычайно важна. Это на самом деле помнят до сих пор, не говоря о том, что в Первую мировую войну Россия втянулась именно из-за союзнических отношений с Сербией. Конечно, война была неизбежна, но она могла начаться месяцев на пять позже, что было бы принципиально для нас. Нельзя сказать, что у нас все хорошо знают и помнят эту историю, однако в Сербии это – такая же часть национального самосознания, как и битва на Косовом поле, например.
В итоге нам удалось этот фрагмент исторической памяти хорошо закрепить, подчеркнуть и увязать с современностью, когда, например, в Белграде мы установили памятник Николаю II.
В Белграде вообще не очень развита традиция ставить парадные памятники европейского стиля на постаменте. Памятник установлен на месте, где находилось посольство Российской империи, затем недолгое время – советское посольство, а потом это здание тоже разбомбили. На этом пустыре напротив президентского дворца и мэрии города поставлен памятник. Место в центре города, очень историческое, политое кровью русских солдат во время Второй мировой войны, совершенно неслучайное. Неслучайный памятник неслучайному человеку на неслучайном месте действительно работает на усиление исторической памяти, напоминает о традиционной российско-сербской дружбе.
Сейчас это уже не просто памятник, а настоящая трибуна для политического высказывания и символ пророссийского вектора развития. Показателен эпизод с бывшим вице-президентом США Джо Байденом, который, увидев этот памятник у президентского дворца во время визита в Белград, стал возмущаться и говорить о том, что это противоречит стремлениям Сербии как страны с европейским вектором развития. И такой эффект выгоден для России.
Она приносит нам определенные политические дивиденды. В силу исторических особенностей развития в инструментарии США «сила исторической памяти» попросту отсутствует. США по европейским меркам – молодое государство, к тому же на протяжении значительной части своей истории США действовали в русле изоляционизма. Да, в связи с Первой мировой войной президент В.Вильсон старался вывести государство на мировую арену. Затем всплеск активности пришелся на период Второй мировой войны, после которой США уже непрерывно остаются участником международных отношений. Но в целом история связей США с тем же Балканским регионом очень короткая – по сути только послевоенная, и при этом противоречивая.
Более ранние примеры продуктивных отношений США с западно-балканскими странами можно пересчитать по пальцам одной руки. Так, американский филантроп Эндрю Карнеги в Европе, пострадавшей после Первой мировой войны, строил библиотеки. Большая современная библиотека была, в том числе, и в Белграде построена, за что сербы были очень благодарны. А потом во время Второй мировой это здание разбомбили, и на его месте так ничего и не было построено: сейчас там просто пустырь. Этот пример можно было бы использовать как прецедент, говоря о политике силы исторической памяти. Было сделано что-то хорошее, но сейчас вспомнить нечего, поскольку библиотеки уже нет. Зато живут воспоминания о том, как когда-то Россия для Сербии, Болгарии или Греции сделала что-то хорошее в масштабном смысле. Люди это помнят, для них это важно, и это сильно влияет на их сегодняшнее отношение к России, к российской внешней политике, к Путину.
Сербия в этом отношении – удачный пример. Для сербского национального самосознания история Первой мировой войны, когда личное вмешательство императора Николая II помогло предотвратить коллапс сербской государственности и спасти сербского короля, правительство и армию, чрезвычайно важна. Это на самом деле помнят до сих пор, не говоря о том, что в Первую мировую войну Россия втянулась именно из-за союзнических отношений с Сербией. Конечно, война была неизбежна, но она могла начаться месяцев на пять позже, что было бы принципиально для нас. Нельзя сказать, что у нас все хорошо знают и помнят эту историю, однако в Сербии это – такая же часть национального самосознания, как и битва на Косовом поле, например.
В итоге нам удалось этот фрагмент исторической памяти хорошо закрепить, подчеркнуть и увязать с современностью, когда, например, в Белграде мы установили памятник Николаю II.
В Белграде вообще не очень развита традиция ставить парадные памятники европейского стиля на постаменте. Памятник установлен на месте, где находилось посольство Российской империи, затем недолгое время – советское посольство, а потом это здание тоже разбомбили. На этом пустыре напротив президентского дворца и мэрии города поставлен памятник. Место в центре города, очень историческое, политое кровью русских солдат во время Второй мировой войны, совершенно неслучайное. Неслучайный памятник неслучайному человеку на неслучайном месте действительно работает на усиление исторической памяти, напоминает о традиционной российско-сербской дружбе.
Сейчас это уже не просто памятник, а настоящая трибуна для политического высказывания и символ пророссийского вектора развития. Показателен эпизод с бывшим вице-президентом США Джо Байденом, который, увидев этот памятник у президентского дворца во время визита в Белград, стал возмущаться и говорить о том, что это противоречит стремлениям Сербии как страны с европейским вектором развития. И такой эффект выгоден для России.
«КД»: Складывается впечатление, что Россия в гуманитарном плане в основном работает с традиционным партнером - Сербией, а остальные балканские страны отданы на откуп Европейскому союзу и США. Почему Россия обращает мало внимания в гуманитарном плане на другие балканские страны?
Никита Бондарев: Я не сказал бы, что совсем отданы на откуп. С Болгарией, например, немножко сложнее. В Болгарии сила исторической памяти работает очень хорошо, но тоже используется в неосознанном режиме. Так, для Болгарии принципиально важна память об освобождении от османского ига 1877-1878 гг., память о многих десятках тысяч русских воинов и добровольцев, погибших за свободу Болгарии… Какой бы ни был политический режим в Болгарии у власти, все равно для простых людей это остается очень важным. Соответственно, как мы можем поддерживать эту память и увязывать ее с современным этапом развития российско-болгарских отношений?
Есть болгарские неправительственные организации, такие как Движение болгарских русофилов во главе с Николаем Малиновым, которые регулярно обновляют и восстанавливают памятники, поддерживают памятники Второй мировой войны. История с Болгарией времен Второй мировой, конечно, не о дружбе, тем не менее, это тоже элемент исторической памяти и российско-болгарской дружбы. Есть и знаменитый памятник Алеше в Пловдиве, песню про которого поют до сих пор. Это ведь не просто памятник, это моментально узнаваемый символ Пловдива. Его тоже нужно поддерживать в хорошем состоянии, стараться сделать так, чтобы и болгары не забывали, и чтобы мы сами помнили.
В случае с Болгарией лучше работает сила исторической памяти времен СССР (тогда как с Югославией это был сложный период). Отношения с Болгарией были очень плотные: например, многие болгары получали образование в Советском Союзе. У Болгарии в этом отношении особенно тесные связи с Республикой Коми, куда болгары ездили на заработки валить лес, зарабатывая за год-два большие деньги на машину, квартиру и возвращались из Коми очень довольными. Существует даже общество дружбы Болгарии с Республикой Коми; на различных съездах болгарских русофилов, которые проходят каждый год, собирается около 20 тысяч человек, из которых примерно половина – это болгары, в свое время работавшие в Коми. Даже носят футболки с эмблемой Коми, и т.д. Много ли у нас людей, которые занимаются российской публичной дипломатией на Балканах и знают об этой истории особых отношений Болгарии с Республикой Коми? Да никто не знает. В Сыктывкаре есть, к примеру, улицы, названные в честь болгарских героев освободительного движения. Они это все помнят и рады видеть у себя делегации из Болгарии. Такие нюансы надо просто знать, их можно грамотно использовать.
Однако есть и негативный аспект: с нашей стороны в советский период всегда присутствовал некий патерналистский элемент в отношениях с Болгарией как с очередной республикой Союза, которая формально таковой не является, но считается советской. Говорили же: «Курица – не птица, Болгария – не заграница», хотя изначально до Первой мировой так говорили про Польшу. «Болгарский слон – лучший друг русского слона», «братушки» и другие немного издевательские присказки болгары ужасно не любят. Конечно, они разбираются, когда человек говорит это совершенно искренне и не вкладывает негатива, но в целом им очень не нравится обращение «братушки».
Опять же в Болгарии есть большое количество людей, которые хорошо знают русский, учились у нас, прекрасно понимают русскую ментальность, и при этом они не любят Россию и русских именно за это покровительственное отношение, за то, что мы смотрим на них свысока. Теперь они стремятся найти свое место в дружной семье европейских народов, надеясь на равное отношение. Тем не менее, такой феномен в Болгарии есть – феномен людей, хорошо знающих Россию и при этом настроенных русофобски.
В Сербии такого нет, поскольку те сербы, которые не хотели ехать в Россию, свободно выезжали для обучения на Запад. В отношении Сербии у России такого патернализма не было, поскольку отношения с бывшей Югославией не были такими близкими, как с социалистической Болгарией. В случае с болгарами сначала приходится преодолевать их настороженность: не будет ли этот человек из Москвы нам рассказывать, что мы «братушки», младшие братья? Болгары любят, когда вспоминают, что после Крещения образование и просвещение в Россию шли в значительной степени из Болгарии, болгарские священники приезжали на Русь и учили нас, когда вспоминают имена Григория Цамблака, Пахомия Логофета, митрополита Киприана и других. Опять же – это надо знать! В этом случае предубеждение сразу снимается. Это тоже вариант использования силы исторической памяти.
Никита Бондарев: Я не сказал бы, что совсем отданы на откуп. С Болгарией, например, немножко сложнее. В Болгарии сила исторической памяти работает очень хорошо, но тоже используется в неосознанном режиме. Так, для Болгарии принципиально важна память об освобождении от османского ига 1877-1878 гг., память о многих десятках тысяч русских воинов и добровольцев, погибших за свободу Болгарии… Какой бы ни был политический режим в Болгарии у власти, все равно для простых людей это остается очень важным. Соответственно, как мы можем поддерживать эту память и увязывать ее с современным этапом развития российско-болгарских отношений?
Есть болгарские неправительственные организации, такие как Движение болгарских русофилов во главе с Николаем Малиновым, которые регулярно обновляют и восстанавливают памятники, поддерживают памятники Второй мировой войны. История с Болгарией времен Второй мировой, конечно, не о дружбе, тем не менее, это тоже элемент исторической памяти и российско-болгарской дружбы. Есть и знаменитый памятник Алеше в Пловдиве, песню про которого поют до сих пор. Это ведь не просто памятник, это моментально узнаваемый символ Пловдива. Его тоже нужно поддерживать в хорошем состоянии, стараться сделать так, чтобы и болгары не забывали, и чтобы мы сами помнили.
В случае с Болгарией лучше работает сила исторической памяти времен СССР (тогда как с Югославией это был сложный период). Отношения с Болгарией были очень плотные: например, многие болгары получали образование в Советском Союзе. У Болгарии в этом отношении особенно тесные связи с Республикой Коми, куда болгары ездили на заработки валить лес, зарабатывая за год-два большие деньги на машину, квартиру и возвращались из Коми очень довольными. Существует даже общество дружбы Болгарии с Республикой Коми; на различных съездах болгарских русофилов, которые проходят каждый год, собирается около 20 тысяч человек, из которых примерно половина – это болгары, в свое время работавшие в Коми. Даже носят футболки с эмблемой Коми, и т.д. Много ли у нас людей, которые занимаются российской публичной дипломатией на Балканах и знают об этой истории особых отношений Болгарии с Республикой Коми? Да никто не знает. В Сыктывкаре есть, к примеру, улицы, названные в честь болгарских героев освободительного движения. Они это все помнят и рады видеть у себя делегации из Болгарии. Такие нюансы надо просто знать, их можно грамотно использовать.
Однако есть и негативный аспект: с нашей стороны в советский период всегда присутствовал некий патерналистский элемент в отношениях с Болгарией как с очередной республикой Союза, которая формально таковой не является, но считается советской. Говорили же: «Курица – не птица, Болгария – не заграница», хотя изначально до Первой мировой так говорили про Польшу. «Болгарский слон – лучший друг русского слона», «братушки» и другие немного издевательские присказки болгары ужасно не любят. Конечно, они разбираются, когда человек говорит это совершенно искренне и не вкладывает негатива, но в целом им очень не нравится обращение «братушки».
Опять же в Болгарии есть большое количество людей, которые хорошо знают русский, учились у нас, прекрасно понимают русскую ментальность, и при этом они не любят Россию и русских именно за это покровительственное отношение, за то, что мы смотрим на них свысока. Теперь они стремятся найти свое место в дружной семье европейских народов, надеясь на равное отношение. Тем не менее, такой феномен в Болгарии есть – феномен людей, хорошо знающих Россию и при этом настроенных русофобски.
В Сербии такого нет, поскольку те сербы, которые не хотели ехать в Россию, свободно выезжали для обучения на Запад. В отношении Сербии у России такого патернализма не было, поскольку отношения с бывшей Югославией не были такими близкими, как с социалистической Болгарией. В случае с болгарами сначала приходится преодолевать их настороженность: не будет ли этот человек из Москвы нам рассказывать, что мы «братушки», младшие братья? Болгары любят, когда вспоминают, что после Крещения образование и просвещение в Россию шли в значительной степени из Болгарии, болгарские священники приезжали на Русь и учили нас, когда вспоминают имена Григория Цамблака, Пахомия Логофета, митрополита Киприана и других. Опять же – это надо знать! В этом случае предубеждение сразу снимается. Это тоже вариант использования силы исторической памяти.
Болгарские реконструкторы воссоздали оборону Шипкинского перевала. Фото: ТАСС
Памятник советскому солдату-освободителю в болгарском городе Пловдив на холме Бунарджик
«Коми Болгария» не значилась на картах и не имела границ. Фото: Tribuna.nad.ru
Теперь о Греции. Там не присутствует негативный патерналистский фактор времен СССР, поскольку на Грецию мы смотрели как на полноценную часть западного капиталистического мира. С позиции исторической памяти есть много общего: можем вспомнить и греческую королеву Ольгу Константиновну Романову, сделавшую многое для Греции, и первого правителя независимой Греции, бывшего министра иностранных дел Российского империи Иоанна Каподистрию. Первая попытка создания в Греции современного демократического государства еще в 19 веке напрямую связана с именами российских политических деятелей, о чем тоже не стоит забывать. Общие религиозные традиции работают не так точно, многое зависит от конкретного человека, с которым пытаешься установить контакт.
Как правило, греческие традиционалисты не очень хорошо относятся к России, хотя исключения, конечно, есть. В России в первую очередь видят продолжательницу СССР, к которому относятся откровенно плохо. Была негативная страница общей истории, когда в Греции продолжалась партизанская война, в которой активно участвовал СССР, поддерживая местных коммунистических партизан, в итоге проигравших. Таким образом, на Россию смотрят через призму СССР, что в данном случае нам невыгодно. В Греции Россию любят политические левые, но с ними бесполезно говорить о православии, о традициях и о чем-либо старше 1917 года и товарища Ленина. Тем не менее, говорить о хороших отношениях СССР и Греции вполне можно: Греция, например, активно торговала с СССР. В общем, в Греции надо понимать, с кем конкретно имеешь дело. Если в Греции искать русофила, то, скорее всего, попадешь на левого русофила. Конечно, особенно существенного влияния на общественное мнение и политические процессы, как в Сербии или Болгарии, используя ресурс исторической памяти, в Греции мы получить не можем.
Как правило, греческие традиционалисты не очень хорошо относятся к России, хотя исключения, конечно, есть. В России в первую очередь видят продолжательницу СССР, к которому относятся откровенно плохо. Была негативная страница общей истории, когда в Греции продолжалась партизанская война, в которой активно участвовал СССР, поддерживая местных коммунистических партизан, в итоге проигравших. Таким образом, на Россию смотрят через призму СССР, что в данном случае нам невыгодно. В Греции Россию любят политические левые, но с ними бесполезно говорить о православии, о традициях и о чем-либо старше 1917 года и товарища Ленина. Тем не менее, говорить о хороших отношениях СССР и Греции вполне можно: Греция, например, активно торговала с СССР. В общем, в Греции надо понимать, с кем конкретно имеешь дело. Если в Греции искать русофила, то, скорее всего, попадешь на левого русофила. Конечно, особенно существенного влияния на общественное мнение и политические процессы, как в Сербии или Болгарии, используя ресурс исторической памяти, в Греции мы получить не можем.
Т.Лоуренс. Портрет Иоанна Каподистрии
Photo: In Defense of Communism.com
Выступление Генсека ЦК КПГ Д.Куцумбаса на предвыборном митинге в Салониках. Фото: ЦК Компартии Греции
Если говорить о неправославных балканских странах, например, Хорватии, Боснии, то Россия пыталась выходить на контакт с боснийскими мусульманами, но это не очень получилось. С Хорватией есть хороший задел для отношений, в стране есть русофилы, но тоже в основном левые. С ними можно иметь дело, но такой силы исторической памяти здесь, безусловно, не наблюдается. Однако можно вспомнить, что одним из первых русских историков-идеологов мягкой силы был ученый хорватского происхождения Юрий Крижанич (хорв. Juraj Krizanic). Это очень любопытная история: Крижанич приехал в годы правления Алексея Михайловича в Москву, будучи католическим миссионером, собирался втянуть Россию в Унию с Ватиканом. Его отправили в Сибирь, где он радикально изменил свои взгляды, начал писать сочинения о том, что Русь должна вокруг себя объединить славянские народы, что нужно создать единый славянский язык на основе русского и т.д. То есть реальная идеология российской мягкой силы была сформирована хорватом Крижаничем.
Венгрию я тоже воспринимаю как страну балканскую. В Венгрии сильна память о подавлении восстания в 1956 г., и история серьезного сопротивления венгров советской армии в годы Второй мировой: за Будапешт советская армия вела бои более кровавые, чем за Вену. Сила исторической памяти с Венгрией может нам сослужить плохую службу.
Подход в данном случае нужен очень избирательный: на Балканах сила исторической памяти работает очень хорошо, на постсоветском пространстве это тоже работает хорошо, а в таких странах, как Польша, не нужно даже и пытаться использовать ресурс силы исторической памяти по объективным причинам.
Венгрию я тоже воспринимаю как страну балканскую. В Венгрии сильна память о подавлении восстания в 1956 г., и история серьезного сопротивления венгров советской армии в годы Второй мировой: за Будапешт советская армия вела бои более кровавые, чем за Вену. Сила исторической памяти с Венгрией может нам сослужить плохую службу.
Подход в данном случае нужен очень избирательный: на Балканах сила исторической памяти работает очень хорошо, на постсоветском пространстве это тоже работает хорошо, а в таких странах, как Польша, не нужно даже и пытаться использовать ресурс силы исторической памяти по объективным причинам.
Венгерское восстание 1956 года
Русский дом в Белграде. Фото: Фонд "Русский мир"
Хорватский богослов Юрий Крижанич (1618-1683)
К сожалению, в России постоянно происходит выяснение отношений между структурами гуманитарной сферы и мелочная борьба за идеи, экспертов.
«КД»: Какие из российских гуманитарных структур и организаций наиболее активны в Сербии и на Балканах в целом?
Никита Бондарев: Фонд «Русский мир» работает довольно давно в Сербии: открыты представительства Фонда в Белграде, в Нови-Саде, в Нише; в Республике Сербской (в Бане-Луке) также присутствуют. Но давайте называть вещи своими именами: если «Русский мир» создавался как некий ответ Британскому Совету, Институту Гёте или Институту Конфуция, то это не получилось.
Проблема в том, что, с одной стороны, у нас все слишком бюрократизировано, с другой стороны, функции слишком разделены между различными структурами. Поясню: есть Россотрудничество с филиалами, которое должно заниматься сбором и обобщением информации о том, что конкретной стране может быть нужно от России в плане культуры, образования и т.д. Условно, есть ли интерес к русскому языку, где, в какой степени, что требуется, какая есть необходимость в преподавателях, учебниках. Где-то такая деятельность ведется, но не везде, и все зависит от конкретных людей на местах. Далее научной обработкой этой информации занимается не Россотрудничество, а Институт русского языка имени А.С.Пушкина. А попытку ответить на этот запрос предпринимает уже «Русский мир». Таким образом, собирает информацию одна структура, научно обрабатывает вторая, реальным исполнением занимается третья. Ничего удивительного, что мы работаем значительно хуже, чем Британский Совет или Институт Сервантеса.
«Фонд Горчакова» в регионе хорошо присутствует, проводят почти ежегодно «Балканский диалог», приглашают участвовать в конференциях молодых ученых и студентов балканских стран, дают гранты. Но российским неправительственным структурам очень не хватает единой глобальной концепции, в которую все были бы включены и действовали как части единого механизма.
На примере Россотрудничества, Института Пушкина и «Русского мира» заметно, насколько всё друг с другом не согласовано, как колесики единого механизма плохо сцеплены, и кинетическая энергия на полпути теряется. В этом плане у американцев все прекрасно налажено: работает огромное количество фондов и НПО на Балканах (например, Национальный демократический институт по международным вопросам, Международный республиканский институт, Фонд Форда, Фонд Рокфеллера), при это они друг другу не мешают, каждый обрабатывает определенный участок в рамках общего дела.
К сожалению, в России постоянно происходит выяснение отношений между структурами гуманитарной сферы и мелочная борьба за идеи, экспертов. Один фонд общественной дипломатии подозревает другой буквально в противодействии. Американцы работают в единой концепции, а у нас – кто в лес, кто по дрова.
Никита Бондарев: Фонд «Русский мир» работает довольно давно в Сербии: открыты представительства Фонда в Белграде, в Нови-Саде, в Нише; в Республике Сербской (в Бане-Луке) также присутствуют. Но давайте называть вещи своими именами: если «Русский мир» создавался как некий ответ Британскому Совету, Институту Гёте или Институту Конфуция, то это не получилось.
Проблема в том, что, с одной стороны, у нас все слишком бюрократизировано, с другой стороны, функции слишком разделены между различными структурами. Поясню: есть Россотрудничество с филиалами, которое должно заниматься сбором и обобщением информации о том, что конкретной стране может быть нужно от России в плане культуры, образования и т.д. Условно, есть ли интерес к русскому языку, где, в какой степени, что требуется, какая есть необходимость в преподавателях, учебниках. Где-то такая деятельность ведется, но не везде, и все зависит от конкретных людей на местах. Далее научной обработкой этой информации занимается не Россотрудничество, а Институт русского языка имени А.С.Пушкина. А попытку ответить на этот запрос предпринимает уже «Русский мир». Таким образом, собирает информацию одна структура, научно обрабатывает вторая, реальным исполнением занимается третья. Ничего удивительного, что мы работаем значительно хуже, чем Британский Совет или Институт Сервантеса.
«Фонд Горчакова» в регионе хорошо присутствует, проводят почти ежегодно «Балканский диалог», приглашают участвовать в конференциях молодых ученых и студентов балканских стран, дают гранты. Но российским неправительственным структурам очень не хватает единой глобальной концепции, в которую все были бы включены и действовали как части единого механизма.
На примере Россотрудничества, Института Пушкина и «Русского мира» заметно, насколько всё друг с другом не согласовано, как колесики единого механизма плохо сцеплены, и кинетическая энергия на полпути теряется. В этом плане у американцев все прекрасно налажено: работает огромное количество фондов и НПО на Балканах (например, Национальный демократический институт по международным вопросам, Международный республиканский институт, Фонд Форда, Фонд Рокфеллера), при это они друг другу не мешают, каждый обрабатывает определенный участок в рамках общего дела.
К сожалению, в России постоянно происходит выяснение отношений между структурами гуманитарной сферы и мелочная борьба за идеи, экспертов. Один фонд общественной дипломатии подозревает другой буквально в противодействии. Американцы работают в единой концепции, а у нас – кто в лес, кто по дрова.
«КД»: Давайте немного поговорим про роль бизнеса в качестве проводника российских интересов и той самой «мягкой силы». Известно, что в Сербии, да и в других странах региона активны российские энергетические компании. А насколько они задействуют социально-гуманитарное измерение вокруг своего присутствия в регионе? Вообще насколько российский бизнес на Балканах понимает важность публичной дипломатии?
Никита Бондарев: Только в последние годы стали наблюдаться позитивные изменения в этой области, до этого было совсем плохо. Когда Нефтяную индустрию Сербии (НИС) купила дочерняя компания Газпрома, возлагались огромные надежды на инвестиции в гуманитарной сфере, поддержку пророссийских инициатив, изучение русского языка, культурные проекты. Но поначалу не происходило вообще ничего, было отношение «нас интересует только бизнес». Управленцы из России приезжали в Сербию, само собой не зная языка, да и не желая узнавать вообще ничего о стране, о ее культуре. К сожалению, так продолжалось довольно долго, что вызывало активнейший социальный протест и неприятие сербов. (Так, чуть не был создан профсоюз сербов, уволенных из нефтяной индустрии Сербии и обиженных на российское руководство). Потом мы начали предпринимать шаги навстречу, хотя первая попытка провалилась.
История следующая: было спонсировано восстановление русского кладбища в Белграде. Спонсоры не привлекли соответствующих экспертов-историков и решили сами распоряжаться своими средствами. В итоге на памятнике русским солдатам и офицерам, погибшим в годы Первой мировой, в процессе чистки пескоструйным механизмом стёрли имена людей, похороненных в основании памятника. Документов не осталось, уникальные данные были утеряны. А новые дорожки на кладбище проложили просто по могилам: могильные камни сняли, перенесли на пару метров влево-вправо, чтобы проложить прямые дорожки, а останки при этом остались на старых местах. Вот так провели реставрацию. Естественно, что этим были недовольны и сербы, и русские. К счастью, нынешнее руководство более открыто к проектам и сотрудничеству в гуманитарной сфере, что-то поменялось.
Еще один пример – РЖД, которая активно присутствует в регионе, и с которой в свое время всё было так же плохо, как и с НИС. Возможно, когда-нибудь полное осознание придет, но пока нет понимания, что такое балканский регион, почему он для России важен, как бизнес может поддержать репутацию России и историческую память. РЖД в процессе прокладки и замены дорог приходит в такую глубокую сербскую провинцию, в которой вообще нет никаких других российских компаний. Любопытно, что в 1920-х годах в этих местах российские эмигранты, казаки, занимались ровно тем же. Какое-то количество погибших при строительстве дороги похоронено прямо там – это конкретный случай сербской деревни. То есть уже строили русские, и опять приходит русская компания. Почему бы не поставить памятник донским казакам, которые раньше строили эту железную дорогу?
Никита Бондарев: Только в последние годы стали наблюдаться позитивные изменения в этой области, до этого было совсем плохо. Когда Нефтяную индустрию Сербии (НИС) купила дочерняя компания Газпрома, возлагались огромные надежды на инвестиции в гуманитарной сфере, поддержку пророссийских инициатив, изучение русского языка, культурные проекты. Но поначалу не происходило вообще ничего, было отношение «нас интересует только бизнес». Управленцы из России приезжали в Сербию, само собой не зная языка, да и не желая узнавать вообще ничего о стране, о ее культуре. К сожалению, так продолжалось довольно долго, что вызывало активнейший социальный протест и неприятие сербов. (Так, чуть не был создан профсоюз сербов, уволенных из нефтяной индустрии Сербии и обиженных на российское руководство). Потом мы начали предпринимать шаги навстречу, хотя первая попытка провалилась.
История следующая: было спонсировано восстановление русского кладбища в Белграде. Спонсоры не привлекли соответствующих экспертов-историков и решили сами распоряжаться своими средствами. В итоге на памятнике русским солдатам и офицерам, погибшим в годы Первой мировой, в процессе чистки пескоструйным механизмом стёрли имена людей, похороненных в основании памятника. Документов не осталось, уникальные данные были утеряны. А новые дорожки на кладбище проложили просто по могилам: могильные камни сняли, перенесли на пару метров влево-вправо, чтобы проложить прямые дорожки, а останки при этом остались на старых местах. Вот так провели реставрацию. Естественно, что этим были недовольны и сербы, и русские. К счастью, нынешнее руководство более открыто к проектам и сотрудничеству в гуманитарной сфере, что-то поменялось.
Еще один пример – РЖД, которая активно присутствует в регионе, и с которой в свое время всё было так же плохо, как и с НИС. Возможно, когда-нибудь полное осознание придет, но пока нет понимания, что такое балканский регион, почему он для России важен, как бизнес может поддержать репутацию России и историческую память. РЖД в процессе прокладки и замены дорог приходит в такую глубокую сербскую провинцию, в которой вообще нет никаких других российских компаний. Любопытно, что в 1920-х годах в этих местах российские эмигранты, казаки, занимались ровно тем же. Какое-то количество погибших при строительстве дороги похоронено прямо там – это конкретный случай сербской деревни. То есть уже строили русские, и опять приходит русская компания. Почему бы не поставить памятник донским казакам, которые раньше строили эту железную дорогу?
Белое казачество на постройке 17 километра железной дороги Кральево-Рашка, Сербия, 1924. Фото: LiveJournal (Апраксина М.)
Приходится часто слышать такие рассуждения от менеджмента российских компаний: а зачем вообще нам нужно поддерживать пророссийский курс властей Сербии и историческую память?
Приходится часто слышать такие рассуждения от менеджмента российских компаний: а зачем вообще нам нужно поддерживать пророссийский курс властей Сербии и историческую память? Мы хотим, чтобы Сербия вступила в ЕС, и наши компании вместе с Сербией тоже выйдут на европейские рынки! Понимание того, что даже если вдруг Сербию в ЕС примут, то никто российские компании в ЕС не возьмет никогда, совершенно отсутствует. В случае вступления в ЕС первое, что сделают сербские власти, - возбудят уголовные дела против российских компаний в связи с коррупцией, и российский бизнес будет вытеснен моментально. Как с этим нежеланием и непониманием бороться, я не знаю.
Из позитивных моментов: недавно РГУ нефти и газа им. И.М.Губкина заключил несколько договоров с руководством Сербии и рядом университетов об обучении сербов по нефтегазовым специальностям. Таким же образом строится система обучения и российских менеджеров. Подготовкой как молодых специалистов, так и бизнесменов занимаются в МГИМО и некоторых вузах нефтегазовых регионов, налаживается система стажировок. Но такое образовательное сопровождение бизнеса началось буквально в последние два года, и эффекта пока не видно – прошло слишком мало времени. В целом относительно этой ситуации я бы сказал, что не все гладко, но надежда есть.
Из позитивных моментов: недавно РГУ нефти и газа им. И.М.Губкина заключил несколько договоров с руководством Сербии и рядом университетов об обучении сербов по нефтегазовым специальностям. Таким же образом строится система обучения и российских менеджеров. Подготовкой как молодых специалистов, так и бизнесменов занимаются в МГИМО и некоторых вузах нефтегазовых регионов, налаживается система стажировок. Но такое образовательное сопровождение бизнеса началось буквально в последние два года, и эффекта пока не видно – прошло слишком мало времени. В целом относительно этой ситуации я бы сказал, что не все гладко, но надежда есть.
«КД»: Какова стратегия мягкой силы ЕС по отношению к Сербии? Изменилась ли она на фоне ухудшения отношений ЕС с Россией в последние 5 лет? Есть ощущение, что политика Брюсселя заключается в основном в создании антироссийских настроений.
Никита Бондарев: У ЕС некая единая стратегия изначально была, но была довольно грубой и топорной, условно «вступайте в ЕС, и все будет хорошо». А сейчас даже и такая стратегия трещит по швам на фоне все больших противоречий между Германией и Францией с одной стороны, и между Европой и США с другой стороны. На Балканах это особенно четко проявляется, потому что, например, по вопросу Косово у Франции и Германии позиции абсолютно разные. Французы считают, что проблему нужно решать, и если она будет решена путем обмена территорий между сербами и албанцами, то почему бы и нет, лишь бы снять политическое напряжение. Немецкий МИД и политический класс в целом категорически против размена территорий и говорят о признании территорий в существующих границах, опасаясь возникновения прецедента и обострения вопросов по Боснии, между сербами и хорватами, хорватами и словенцами и т.д. Хорватия – любимое детище Германии на Балканах, главный партнер и проводник интересов, в обиду Хорватию не дадут. Соответственно, для Германии такой вариант по Косово не приемлем.
Таким образом, все больше и больше внутренних противоречий между руководствами разных европейских государств в связи с Балканами проявляется, не говоря уже об Испании, Греции, Румынии, которые по внутренним причинам не признают независимость Косова.
Никита Бондарев: У ЕС некая единая стратегия изначально была, но была довольно грубой и топорной, условно «вступайте в ЕС, и все будет хорошо». А сейчас даже и такая стратегия трещит по швам на фоне все больших противоречий между Германией и Францией с одной стороны, и между Европой и США с другой стороны. На Балканах это особенно четко проявляется, потому что, например, по вопросу Косово у Франции и Германии позиции абсолютно разные. Французы считают, что проблему нужно решать, и если она будет решена путем обмена территорий между сербами и албанцами, то почему бы и нет, лишь бы снять политическое напряжение. Немецкий МИД и политический класс в целом категорически против размена территорий и говорят о признании территорий в существующих границах, опасаясь возникновения прецедента и обострения вопросов по Боснии, между сербами и хорватами, хорватами и словенцами и т.д. Хорватия – любимое детище Германии на Балканах, главный партнер и проводник интересов, в обиду Хорватию не дадут. Соответственно, для Германии такой вариант по Косово не приемлем.
Таким образом, все больше и больше внутренних противоречий между руководствами разных европейских государств в связи с Балканами проявляется, не говоря уже об Испании, Греции, Румынии, которые по внутренним причинам не признают независимость Косова.
Выступление президента Макрона у памятника «Благодарность Франции» в Белграде 15 июля 2019
Если кратко, то на сегодняшний день единой общеевропейской стратегии относительно Сербии нет.
Вспомним недавний визит президента Макрона в Белград (завершился 16 июля 2019 года). Предыстория очень интересная. Когда отмечалась годовщина окончания Первой мировой войны в Париже в прошлом году, был скандал касательно встречи президента Путина с президентом Косово Хашимом Тачи. Это была первая встреча российского президента с представителем косовско-албанских лидеров, приветствие и обмен дежурными фразами. Но для того, чтобы это произошло, Тачи, лидера непризнанного многими государствами мира государственного образования, поставили на одну трибуну с руководителями стран, одержавших победу в Первой мировой войне, с Россией, Англией и другими. При этом сербского президента Вучича задвинули на трибуну вместе с представителями стран, не участвовавших в войне. И это при том, что ни одна европейская страна не понесла такого ущерба в ходе войны, как это случилось с Сербией: три четверти мужского населения Сербии тогда погибли. Конечно, Вучич оказался очень недоволен.
Французская пресса на следующий день вышла с очень критическими статьями в адрес Макрона, поскольку Сербия всегда была последовательной союзницей Франции. Возвращаясь к теме памятников, в Белграде стоит памятник сербско-французской дружбе с надписью «Франции, которую мы любим так же, как она нас любила». Ни в какой другой столице такого памятника и изъявления дружбы не найти, а с Вучичем поступили очень некрасиво. Дошло до того, что посол Франции в Сербии принес официальные извинения сербскому руководству, президент Макрон тоже извинился в личном разговоре с Вучичем. И вот сейчас французский президент прибыл в Белград, и, видимо с целью компенсации прошлогодней скандальной истории, в парке Калемегдан у памятника сербско-французской дружбы президент Макрон выступил с трибуны на сербском языке, «зачитав» с памятника надпись «Франции, которую мы любим…». Когда лидер крупнейшего европейского государства выступает на языке маленького европейского народа, это более чем примечательно. Тем самым можно сказать, что предыдущую неудачу он исправил. Как здесь было не преисполниться дружественным отношением к Франции.
Французы не используют силу исторической памяти так же, как и мы. Им есть, что вспомнить в плане совместного прошлого с Сербией. В 1920-1930 гг. у Югославии ни с кем не было столь плотных и тесных отношений, как с Францией, много действительно хорошего французы для Сербии в этот исторический период сделали. Как ни странно, даже наполеоновские походы на Балканах скорее расцениваются как нечто хорошее. История взаимоотношений Сербии и Франции очень благоприятная.
Немцы не столь успешны, как президент Макрон сейчас, но надо сказать, что ресурс исторической памяти у них поменьше, чем у Франции. Собственно, и в Первую, и во Вторую мировую войну Сербия и Германия воевали против друг друга, и исторически Германия больше поддерживала болгар, чем сербов.
Если кратко, то на сегодняшний день единой общеевропейской стратегии относительно Сербии нет.
Французская пресса на следующий день вышла с очень критическими статьями в адрес Макрона, поскольку Сербия всегда была последовательной союзницей Франции. Возвращаясь к теме памятников, в Белграде стоит памятник сербско-французской дружбе с надписью «Франции, которую мы любим так же, как она нас любила». Ни в какой другой столице такого памятника и изъявления дружбы не найти, а с Вучичем поступили очень некрасиво. Дошло до того, что посол Франции в Сербии принес официальные извинения сербскому руководству, президент Макрон тоже извинился в личном разговоре с Вучичем. И вот сейчас французский президент прибыл в Белград, и, видимо с целью компенсации прошлогодней скандальной истории, в парке Калемегдан у памятника сербско-французской дружбы президент Макрон выступил с трибуны на сербском языке, «зачитав» с памятника надпись «Франции, которую мы любим…». Когда лидер крупнейшего европейского государства выступает на языке маленького европейского народа, это более чем примечательно. Тем самым можно сказать, что предыдущую неудачу он исправил. Как здесь было не преисполниться дружественным отношением к Франции.
Французы не используют силу исторической памяти так же, как и мы. Им есть, что вспомнить в плане совместного прошлого с Сербией. В 1920-1930 гг. у Югославии ни с кем не было столь плотных и тесных отношений, как с Францией, много действительно хорошего французы для Сербии в этот исторический период сделали. Как ни странно, даже наполеоновские походы на Балканах скорее расцениваются как нечто хорошее. История взаимоотношений Сербии и Франции очень благоприятная.
Немцы не столь успешны, как президент Макрон сейчас, но надо сказать, что ресурс исторической памяти у них поменьше, чем у Франции. Собственно, и в Первую, и во Вторую мировую войну Сербия и Германия воевали против друг друга, и исторически Германия больше поддерживала болгар, чем сербов.
Если кратко, то на сегодняшний день единой общеевропейской стратегии относительно Сербии нет.
The EU must show the Balkans they still have a chance of joining. Source: The Economist
«КД»: А кто владеет информационным полем Сербии? Насколько активна Россия в этой сфере?
Никита Бондарев: Начнем с того, что большое количество сербских СМИ принадлежит немцам (Axel Springer): немецким, австрийским, швейцарским компаниям с немецким капиталом. С другой стороны, на общественное мнение сейчас сильно влияет новостной канал N1 – партнерский канал CNN. Кто-то даже называет N1 дочерней компанией CNN, что не совсем верно формально, но по сути приблизительно так. В конце цепочки владельцев канала находится бывший директор ЦРУ Дэвид Петреус. Какую информационную политику ведет N1? Понятно, что откровенно проамериканскую, поругивая нынешние сербские власти за их недостаточно прозападную настроенность, подробно рассказывая обо всех протестных активностях в Белграде и преувеличивая их масштабы.
Конечно, у американцев есть не только канал, есть различные инструменты влияния в СМИ, а вот России в общем-то похвастаться нечем. У нас есть Sputnik, но одного его категорически мало. Кстати, был момент, когда на Sputnik взяли суперпопулярного в Сербии видеоблогера и политического обозревателя Бориса Малагурского. Хорошо известен цикл документальных фильмов Малагурского «Тяжесть цепей» о роли США, ЕС и НАТО в распаде Югославии, несколько фильмов даже показывались в Москве. Появление Малагурского в качестве политического обозревателя на Sputnik Srbija вызвало мощный всплеск популярности. Безусловно, Sputnik не может тягаться с CNN или Axel Springer, но движение все-таки есть. Но потом Малагурского с канала уволили, что, конечно, снизило популярность Sputnik.
Никита Бондарев: Начнем с того, что большое количество сербских СМИ принадлежит немцам (Axel Springer): немецким, австрийским, швейцарским компаниям с немецким капиталом. С другой стороны, на общественное мнение сейчас сильно влияет новостной канал N1 – партнерский канал CNN. Кто-то даже называет N1 дочерней компанией CNN, что не совсем верно формально, но по сути приблизительно так. В конце цепочки владельцев канала находится бывший директор ЦРУ Дэвид Петреус. Какую информационную политику ведет N1? Понятно, что откровенно проамериканскую, поругивая нынешние сербские власти за их недостаточно прозападную настроенность, подробно рассказывая обо всех протестных активностях в Белграде и преувеличивая их масштабы.
Конечно, у американцев есть не только канал, есть различные инструменты влияния в СМИ, а вот России в общем-то похвастаться нечем. У нас есть Sputnik, но одного его категорически мало. Кстати, был момент, когда на Sputnik взяли суперпопулярного в Сербии видеоблогера и политического обозревателя Бориса Малагурского. Хорошо известен цикл документальных фильмов Малагурского «Тяжесть цепей» о роли США, ЕС и НАТО в распаде Югославии, несколько фильмов даже показывались в Москве. Появление Малагурского в качестве политического обозревателя на Sputnik Srbija вызвало мощный всплеск популярности. Безусловно, Sputnik не может тягаться с CNN или Axel Springer, но движение все-таки есть. Но потом Малагурского с канала уволили, что, конечно, снизило популярность Sputnik.
Еще есть проект Russia Today на сербском, который называется Russia Beyond Србиja. Он пока нарабатывает информационный ресурс для возможного запуска сервиса Russia Today на сербском. Конечно, аудитория программ на сербском была бы больше, чем сама Сербия, сюда включились бы пограничные районы Болгарии, Румынии, Венгрии, где говорят по-сербски. Миллионов под 30 удалось бы набрать, но, видимо, даже этого количества недостаточно для Russia Today. Сейчас сербские медиапроекты есть, но очень небольшие.
При этом, например, уже упомянутая дочерняя компания Газпрома НИС в течение многих лет спонсировала сербский спутниковый телеканал RTV B92, который имел откровенно прозападную и антироссийскую направленность. Выглядело это буквально так: включаешь B92, идет реклама Газпрома, а после рекламы – какой-нибудь немецкий многосерийный фильм, разоблачающий прошлое Путина как авторитарного диктатора с выучкой кровавого КГБ, который c перерывами на рекламу Газпрома шел в течение недели, к примеру. Выглядело это дико. Несмотря на мои попытки донести до руководства НИС абсурдность ситуации, никаких серьезных изменений в редакционной политике не произошло. Потом канал просто обанкротился. Это всё может показаться странным, но если иметь в виду цель менеджмента компании поддержать вступление Сербии в ЕС, о чем говорилось выше, то всё это выглядит довольно логичным. Повторюсь, однако, что нынешнее руководство НИС изменило политику.
При этом, например, уже упомянутая дочерняя компания Газпрома НИС в течение многих лет спонсировала сербский спутниковый телеканал RTV B92, который имел откровенно прозападную и антироссийскую направленность. Выглядело это буквально так: включаешь B92, идет реклама Газпрома, а после рекламы – какой-нибудь немецкий многосерийный фильм, разоблачающий прошлое Путина как авторитарного диктатора с выучкой кровавого КГБ, который c перерывами на рекламу Газпрома шел в течение недели, к примеру. Выглядело это дико. Несмотря на мои попытки донести до руководства НИС абсурдность ситуации, никаких серьезных изменений в редакционной политике не произошло. Потом канал просто обанкротился. Это всё может показаться странным, но если иметь в виду цель менеджмента компании поддержать вступление Сербии в ЕС, о чем говорилось выше, то всё это выглядит довольно логичным. Повторюсь, однако, что нынешнее руководство НИС изменило политику.
«КД»: Какие тенденции наблюдаются в сфере высшего образования в Сербии, изучение каких регионов и языков популярно в стране? Куда в основном едут учиться сербские студенты?
Никита Бондарев: Тоже удивительная история: понятно, что в лидерах Германия, Италия – элементарно сказывается близость, традиционные культурные связи. Учат немецкий, английский, уже говорилось про исторически сильные позиции Франции и французского. Кстати, недавно Институт Сервантеса занял лидирующие позиции по числу открытых представительств и изучающих испанский язык, почти на одном уровне с Институтом Гёте. Почему случилось такое изменение – очень интересный вопрос для исследования.
Китайский Институт Конфуция тоже очень активно присутствует в регионе. Более того, сейчас пекинское руководство Института Конфуция выступило с заявлением о намерении открыть в каждой сербской гимназии факультатив по китайскому языку, чтобы в каждой сербской школе был преподаватель китайского. Сейчас у Сербии тесные отношения с Китаем, и интерес к китайскому языку в Сербии очень велик. Для Китая с его ресурсами это вполне выполнимая задача. То есть китайцы тоже работают в Сербии на очень серьезном уровне. России до таких планов еще очень далеко, конечно.
Никита Бондарев: Тоже удивительная история: понятно, что в лидерах Германия, Италия – элементарно сказывается близость, традиционные культурные связи. Учат немецкий, английский, уже говорилось про исторически сильные позиции Франции и французского. Кстати, недавно Институт Сервантеса занял лидирующие позиции по числу открытых представительств и изучающих испанский язык, почти на одном уровне с Институтом Гёте. Почему случилось такое изменение – очень интересный вопрос для исследования.
Китайский Институт Конфуция тоже очень активно присутствует в регионе. Более того, сейчас пекинское руководство Института Конфуция выступило с заявлением о намерении открыть в каждой сербской гимназии факультатив по китайскому языку, чтобы в каждой сербской школе был преподаватель китайского. Сейчас у Сербии тесные отношения с Китаем, и интерес к китайскому языку в Сербии очень велик. Для Китая с его ресурсами это вполне выполнимая задача. То есть китайцы тоже работают в Сербии на очень серьезном уровне. России до таких планов еще очень далеко, конечно.
President Xi taking a group photo with students of the Confucius Institute in Belgrade. Photo: Hanban.org
«КД»: Таким образом, если не инвестировать в гуманитарное присутствие, то ресурс позитивного отношения к стране в принципе исчерпаем. Молодое поколение сербов уже не так критично относится к западному вектору развития страны, в том числе вступлению в ЕС. Как Вы видите развитие событий в ближайшие 10-15 лет, станет Сербия под знамя ЕС, победит ли западная идеология в споре с русской силой исторической памяти?
Никита Бондарев: Сербам вообще свойственно желание сидеть на двух стульях: с одной стороны, иметь близкие эксклюзивные отношения с Россией (это на самом деле для них важно), с другой стороны, в ЕС тоже очень хочется. Опросы общественного мнения показывают, что больше 70% населения Сербии желают вступления страны в ЕС. Этот процент сокращается с каждым годом, но крайне медленно: так, лет 8 назад «за» было 80%, сейчас около 70%. Состоится ли это вступление? Я не уверен.
Прежде чем войти в ЕС, Сербии придется отказаться от Косово, да и от особых отношений с Россией. Руководство ЕС будет плавно подводить сербов к тому, чтобы отношения с Россией свести до минимального уровня, оправданного лишь экономически.
Никита Бондарев: Сербам вообще свойственно желание сидеть на двух стульях: с одной стороны, иметь близкие эксклюзивные отношения с Россией (это на самом деле для них важно), с другой стороны, в ЕС тоже очень хочется. Опросы общественного мнения показывают, что больше 70% населения Сербии желают вступления страны в ЕС. Этот процент сокращается с каждым годом, но крайне медленно: так, лет 8 назад «за» было 80%, сейчас около 70%. Состоится ли это вступление? Я не уверен.
Прежде чем войти в ЕС, Сербии придется отказаться от Косово, да и от особых отношений с Россией. Руководство ЕС будет плавно подводить сербов к тому, чтобы отношения с Россией свести до минимального уровня, оправданного лишь экономически.
Все чаще и чаще в СМИ транслируется риторический вопрос «а что вообще хорошего Россия для Сербии сделала?». Россия со своей стороны должна постоянно на этот вопрос отвечать.
Деятельность российского Посольства, представительства Россотрудничества, российских общественных организаций, фондов и неправительственных организаций в Белграде должна быть подчинена этому вопросу, должна быть ответом на этот невысказанный вопрос. Если действовать в таком ключе, то возможно, что силу исторической памяти удастся сохранить на должном уровне.
При этом сила противодействия российскому влиянию на Балканах со стороны западных стран очень велика. Я не бизнесмен и не считаю вступление Сербии в ЕС абсолютным злом; если сербский народ поддержит это решение – так тому и быть. Другое дело, что это решение не должно быть насильно продавлено, как в соседней Македонии с референдумом о смене названия, или в Черногории по вопросу вступления в НАТО. Если пока хотят сидеть на двух стульях – русофильства и членства в ЕС, что уж поделать. Я не очень верю, что с таким состоянием умов Сербию возьмут в ЕС.
При этом сила противодействия российскому влиянию на Балканах со стороны западных стран очень велика. Я не бизнесмен и не считаю вступление Сербии в ЕС абсолютным злом; если сербский народ поддержит это решение – так тому и быть. Другое дело, что это решение не должно быть насильно продавлено, как в соседней Македонии с референдумом о смене названия, или в Черногории по вопросу вступления в НАТО. Если пока хотят сидеть на двух стульях – русофильства и членства в ЕС, что уж поделать. Я не очень верю, что с таким состоянием умов Сербию возьмут в ЕС.
Интервью подготовила корреспондент "КД" Дарья Божко