«Мягкая сила» великих империй.
Часть I. Египет.

Но по мере того, как мир рос и развивался, перед египтянами вставали новые задачи. Люди страны Та-Кемет всё больше сознавали ограниченность своих ресурсов и необходимость внешних связей. В Египте был излишек продовольствия, но не хватало качественной древесины для постройки кораблей и металлов для производства инструментов и оружия. Уже первым фараонам приходилось иметь дело с иноземцами и торговать с ними. А иноземцы всё чаще сами приходили в долину Нила, спасаясь от голода и неустроенности своих земель.

Египет также не был гарантирован от голода и бедствий. Исторические документы и библейские предания донесли до нас рассказы о «семи тощих годах» в правление царя Джосера (XXVII век до н.э.). Именно при Джосере появилась первая египетская пирамида, её построил великий зодчий, учёный и чати (визирь) Имхотеп, в котором многие современные исследователи видят библейского Иосифа или, во всяком случае, его достоверный исторический прототип.

Долгое время, с подачи всё того же Геродота и других свободолюбивых эллинов, считалось, что великие египетские пирамиды – памятники царям, их деспотии, их безмерному тщеславию. Это и неудивительно: древние греки, до времён Александра не знавшие единого централизованного государства, не могли понять, зачем иначе египтянам было возводить такие циклопические и притом, казалось бы, бессмысленные постройки.

Но чем лучше и чем глубже мы сегодня понимаем египтян, тем более сомнительным анахронизмом видится нам эта гипотеза. Египтяне воспринимали мир совсем иначе, нежели греки. Устремлённые к небу, пирамиды строились не для царей, а для богов, как зримые свидетельства почтения и послушания людей, их веры и надежды на божественные блага, на разливы Нила и обильные урожаи, на устроенность земной жизни и на жизнь вечную в загробном царстве Осириса. Фараон был посредником между небесными богами и людьми, защитником своих подданных, и только в этом качестве считался богом сам. Пока он исполнял свою роль достойно, в его власти было мобилизовать человеческие и материальные ресурсы всей страны для колоссальных общегосударственных проектов, таких как строительство пирамид или прокладка оросительных систем.

Делал фараон всё это не только и не столько в силу своего религиозного рвения, сколько из прагматических соображений – ради утверждения в стране «Маат», то есть порядка-правды-справедливости. Именно такая постоянная мобилизация народа вокруг сакральной фигуры фараона способствовала мощи и устойчивости Древнего царства. Мир вокруг менялся, появлялись новые народы и государства, но могущество страны на Ниле оставалось неизменным.

Государственных границ ещё не было, и люди из разных земель свободно путешествовали по свету. Приходили они и в Египет. Там их взорам представали зримые свидетельства его мощи: богатства земли, беспредельная власть фараонов, их величественные постройки. Находясь в Египте, чужеземцы проникались его духом, а возвращаясь домой, уносили с собой этот дух в своём сердце. Слава о стране богов и фараонов росла вместе с самой Ойкуменой, как назовут обитаемый мир древние греки.

Так продолжалось сотни лет, пока невероятно долгое правление фараона Пепи II (он взошёл на трон ещё ребёнком, а дожил почти до ста лет) не подвело черту под монументальной эпохой Древнего царства. Старый, немощный царь уже не мог выполнять роль живого бога и защитника людей. При нём усилились номархи, местные правители, и когда Пепи, наконец, умер, а его наследники оказались слабы, единый Египет распался. И только через сто лет ужасающих междоусобиц держава собралась вновь, наступила эпоха Среднего царства.

Несмотря на все эти великие завоевания, реальные и мнимые, – а во многом и благодаря им, – тяга к Египту окружающих его народов возрастала. К одному из фараонов Среднего царства пришёл из месопотамского Ура со своим кланом Авраам, будущий родоначальник и пророк народов; так судьба не одних только евреев, но последователей всех авраамических религий стала неразрывно связана с Египтом. Начиналась первая волна глобализации; строгих границ по-прежнему не существовало, все торговали со всеми и нуждались друг в друге; мир ещё был мал, но уже взаимозависим, и Египет оставался центром притяжения всех ближневосточных народов.

Насколько велика была привлекательность страны на Ниле в ту эпоху, показывает нам история Синухета. Этот человек был видным сановником в период правления Аменемхета I. Когда великий фараон пал жертвой заговора, Синухет испугался и бежал: «Направился я на юг, уже и не помышляя о царском подворье, ибо думал я: будет резня во дворце и не уйти мне живым после неё». После долгих странствий и лишений он оказался в Сирии, где местный царь, увидев, что перед ним египтянин, выдал за Синухета старшую дочь, щедро одарил землёй, доверил командование армией. И Синухет это доверие с блеском оправдал, ещё более утвердив позитивный образ египтянина.

Несмотря на то, что он поневоле сделался эмигрантом, Синухет сохранил в сердце любовь к родной стране и преданность царскому престолу. В отличие от политэмигрантов нашего времени, он не плёл интриг против властей своей родины, наоборот, делал всё, чтобы укрепить отношения сирийцев с новым фараоном Сенусертом, сыном погибшего Аменемхета. И это также укрепляло привлекательность Египта в глазах иноземцев. Они и сами видели: египтяне люди чести, с ними можно иметь дело. Сам Синухет жил в славе и богатстве, окружённый всеобщим уважением, но тоска по родине не давала ему покоя. Узнав об этом, сам фараон Сенусерт написал ему, что ни в чём не винит, и пригласил вернуться. Так Синухет воссоедился с родиной и получил свою гробницу, достойную высокого сановника двора. Не только для него, но и для всех людей Та-Кемет было очень важно найти покой в родной земле. Такова была одна из причин, почему египтяне, в отличие от римлян, имея к тому лучшие возможности, не создали собственную мировую империю.

Потом, когда Среднее царство склонилось к упадку, это удивительное свойство привлекать и восхищать иные народы сыграло с Египтом недобрую шутку: появились гиксосы, «правители чужих земель». Жрец и историк IV-III вв. до н.э. Манефон, вслед за ним Иосиф Флавий в I веке н.э., а затем и все последующие историки, полагали гиксосов кочевниками-завоевателями, которые внезапно, словно смерч, вторглись из Азии и покорили павших духом, разобщённых египтян. Однако новейшие исследования учёных доказают, что гиксосы не были завоевателями; они, выражаясь современным языком, сначала выступали в роли трудовых мигрантов, постепенно проникали в Египет, инкорпорировались в его общество, занимали в нём ключевые позиции, а потом, довольно укрепившись, взяли власть в свои руки, основали в Аварисе на севере страны свою столицу и сами стали фараонами.

Знакомая картина, не правда ли? Две тысячи лет спустя она повторится в Римской империи, где варвары-германцы постепенно заместят собою римлян – сначала в армии, потом у власти. А уже в наши дни та же картина рискует повториться в Западной Европе. Но если бы римляне III-V вв. н.э. представляли её так, как мы сейчас, могло бы это что-то изменить в судьбе их великой империи? Или если бы египтяне времён Среднего царства заранее знали, что прислуживающие им выходцы из Азии сами станут над ними господами?

Египтяне никогда не забывали, что весь этот блеск, всё величие рождались в муках возрождения и воссоединения страны. Столетнее правление чужеземцев-гиксосов стало «родовой травмой» Нового царства. Среди его фараонов, потомков Тутмоса I и Рамсеса I, было немало великих завоевателей, но их завоевания совсем другого рода, чем в эпоху Сенусерта III. Фараоны шли в чужие земли не за славой и богатством (хотя и оно прилагалось). Ими двигали не мечты о господстве над миром, это такой же анахронизм, как утверждения, что пирамиды строилось ради тщеславия. На самом деле походы Тутмосидов и Рамессидов преследовали одну главную цель – обеспечить безопасность страны от чужеземных вторжений. Египтяне поняли, что идиллия уединения закончилась, и даже их уютная долина не гарантирована от порабощения коварными врагами. Стремясь не допустить этого, фараоны Нового царства создали по египетским границам сложную сеть «буферных» царств и межгосударственных союзов, во многом предвосхитив мировую политику на тысячи лет вперёд. При Тутмосе III, величайшем из фараонов Нового царства, которого по праву называют «Наполеоном Древнего мира», границы страны расширились от Малой Азии на севере до южных пределов Судана. И это помогло, но лишь до той поры, пока сам Египет пользовался влиянием среди других народов, пока его уважали и его силы боялись.

Отношение к богам и фараону также изменилось. Египтяне поняли, что боги не станут защищать людей, если люди не сумеют защитить себя сами. Фараон ещё считался живым богом, но уже не воспринимался в качестве такового. Это был земной правитель, да, божественный, но вынужденный постоянно подтверждать своё право на власть над людьми – военными победами, великими постройками, богатством и удачей.

«Мягкая сила» Нового царства была естественным продолжением его «жёсткой силы». В отличие от кровожадных ассирийцев, египтяне оставались терпимы к нравам и обычаям народов покорённых ими стран. Они действовали не только и даже не столько силой оружия, сколько силой примера. Современные археологи находят их следы в самых отдалённых от Египта землях. Это храмы богов, колоссальные обелиски (которое уже в XIX-XX веках, стараниями европейских колонизаторов, широко разошлись по миру), драгоценности и украшения, которые невозможно спутать ни с какими другими. Религиозные системы и политические культуры окружающих Египет стран не были настолько развиты, и они тянулись к тем прекрасным, возвышенным, вдохновляющим образам, которые вставали у них перед глазами. А экономика Египта, питаемая плодоносным Нилом, при рациональном управлении была сильнее и устойчивее экономик Крита, Вавилона, даже Хеттского царства, другой ведущей державы той эпохи, не говоря уже о хозяйствах малых и отсталых стран.

Так рождалась первая в истории глобализация. Мир эпохи Нового царства, в сравнении с миром нашей эпохи, был очень мал, он ограничивался, в основном, ареалом Восточного Средиземноморья, Средним Востоком и теми районами Африки, где протекал Нил. Но в сравнении с миром времён Джосера и Сенусерта он стал поистине огромен. Все торговали со всеми, обменивались товарами и идеями, а уже они формировали привлекательные образы культуры.

Итак, пик могущества Нового царства и его «мягкой силы» пришёлся на эпоху Хатшепсут, Тутмоса III и их ближайших преемников. Мир тем временем продолжал меняться. Формировались новые угрозы, на границах появлялись новые враги. Но Египет Тутмосидов, как потом это часто будет происходить с империями, застыл в своём величии и не слышал зова истории.

Аменхотепа III нередко называют «фараоном-солнцем», по аналогии с Людовиком XIV, «королём-солнцем» Франции. Аменхотеп III правил почти столь же долго и намного более успешно. Пребывая на вершине могущества, старый фараон из всех египетских культов стал особо выделять культ солнечного диска Атона и под конец жизни назначил соправителем своего сына, также Аменхотепа. Как уже было сказано, египтяне Нового царства больше всего опасались чужеземных вторжений и делали всё, чтобы их не допустить. Никто не предполагал, что смертельная опасность придёт не извне, но изнутри, из самой царской семьи, от этого хрупкого юноши, романтика и мечтателя, который по недоразумению, по злой усмешке истории (а история любит такие усмешки), после смерти отца стал владыкой Египта.

Всё, что произошло потом, представляется цепью трагических недоразумений, не ошибок или преступлений, но недопонимания людьми друг друга и своих ролей. «Боги отвернулись от Кемет», – говорили сами египтяне, и это было очень похоже на правду.

Это явное недоразумение, тем более понятное, чем лучше и чем глубже мы всматриваемся в историю Египта и его культуру. Египетская религия никогда не была ни политеизмом, ни монотеизмом, она была сложнее и объёмнее. Она представляла собой генотеизм, то есть такую религиозную систему, которая среди множества богов выделяет одного верховного Бога, от которого все произошли, стали его воплощениями и получили от него свои роли. Имена, функции и даже черты этого Бога менялись в различные эпохи и отличались в разных центрах религиозной мысли. Так, в Мемфисе, древней столице Египта, особо почитали Птаха, в Фивах, столице Нового царства, – Амона, в Гелиополе царём богом был Ра, и он же почитался таковым по всей стране. Причём на восходе солнца он был Хепри, днём – собственно Ра, вечером – Атум, а ночью, невидимый, путешествующий по загробному миру Дуату, отождествлялся с Сокаром. Но жрецы Амона не враждовали со жрецами Птаха или Ра, и все эти многоликие образы Единого Бога прекрасно уживались, дополняя друг друга, насыщая новыми глубокими смыслами. Картина мира древних египтян оставалась целостной и непротиворечивой.

Таким образом, ниспровергая сонм богов и продвигая одного, который и богом-то не был, а был только символом Бога, диском солнца, Эхнатон рвался в открытую дверь. Но его экстравагантные реформы привели к обрушению картины мира египтян и, в конечном счёте, всего здания цивилизации, фундаментом которой неизменно оставалась вера. Власть фараона была сакральной и абсолютной, противостоять ей не мог никто, но для египтян стало шоком, что живой бог сам, как мы сказали бы, рубит сук, на котором сидит, уничтожает легитимность своего правления, а небесные боги никак не могут противостоять еретику на царском троне.

«Мягкая сила» Древнего Египта превратилась в его слабость. Всё, что составляло несущие опоры этой «мягкой силы», подверглось тяжелейшим испытаниям. Правители земель, зависимых от египетской державы, писали фараону о своих проблемах, молили прислать золото и воинов, но Эхнатона больше государственных заботили религиозные дела, как он их понимал. Он царствовал слишком долго для фараона-еретика, семнадцать лет, и за это время авторитету Египта в мире был нанесён невосполнимый урон. Богатство и величие страны остались, их невозможно растратить за подобный срок, но власть египетских царей теряла уважение, а это было куда опаснее. Всё новые и новые враги поднимали головы, и территория, подвластная Египту, стала быстро сокращаться – впервые после гиксосов.

История фараона Эхнатона показывает нам, что «мягкая сила» великой державы эффективна тогда и только тогда, когда её питает внутреннее единство. В стране, разобщённой смутой, с властью, которая подрывает основы своей легитимности и приносит политический реализм в жертву романтическим иллюзиям, «мягкая сила» приобретает отрицательный вектор. Страна, допустившая смуту, перестаёт быть понятной окружающим, и чем сильнее в прошлом было почтение к ней, тем сильнее начинают её презирать, как изменившую самой себе, тому лучшему, что было в ней. Ей перестают верить, её образ теряет привлекательность, она больше не может добиваться своих целей ненасильственными методами – а для того, чтобы прибегать к насильственным, к «жёсткой силе», у неё уже не хватает ресурсов. И даже когда ресурсы есть, возникают проблемы с мотивацией и верой; мы это увидим в Египте ещё через 500 лет.

Политический смысл поэмы, написанной под диктовку фараона, очевиден. Рамсес II остался в истории Рамсесом Великим – хотя можно назвать, по меньшей мере, пять фараонов, которые заслуживают такой чести несоизмеримо больше. Но Рамсес II был первым в мире гением политического пиара. Свои несомненные достижения приукрашивал так, что они остались в памяти победами поистине эпического масштаба, успехи предшественников превращал в свои, и даже неудачи умел преподносить как достижения. Многим современным лидерам стоило бы подучиться у него, как решать задачи легитимности.

Авторитет фараона, значительно подорванный при Эхнатоне, взлетел вновь. Армия, которую позорил этот «эпос», всё равно оставалась верна царю, но тысячи и тысячи людей в самом Египте и вокруг него отныне знали: во главе страны стоит великий бог, герой, который в одиночку может разгромить любое войско. Разумеется, многие понимали, что это сказки, преувеличения, но для «мягкой силы» важнее другое. Она живёт мифами, а миф о царе-герое был как раз тем, в чём так нуждался мир в ту грозную эпоху. И долгие десятилетия никто не осмеливался бросать вызов Египту, где правит такой фараон.

Среди непредвиденных последствий эхнатоновского религиозного переворота оказалось одно, полностью изменившее судьбы всего мира на тысячелетия вперёд, вплоть до наших дней. Оно имеет прямое отношение к «мягкой силе» Древнего Египта, хотя это принято отрицать. Преемники фараона-еретика сделали всё, чтобы забыть его правление, как страшный сон. Последователей Эхнатона было немного, но таковые остались. Вытесненные на обочину египетского общества, они проповедовали среди «мигрантов», людей иных народов, которые жили в Египте и работали на египтян. Как раз в это время Рамсес II, вернувшись из похода против хеттов, привёз много пленников из Ханаана, обратил их в рабов и использовал для строительства своей новой столицы Пер-Рамсес, «Дом Рамсеса», а также города Пифом. Среди этих людей оказалось немало евреев, и другие евреи, со времён Иосифа проживавшие в египетской земле Гошен, также использовались на строительных работах фараона.

Но эти заимствования никак не умаляют заслуг иудаизма как первой в полном смысле монотеистической религии, совсем наоборот. Египетская цивилизация простояла тысячи лет, возможность впитать и творчески переосмыслить её религиозно-политические идеи и возвести на их основе что-то совершенно новое была у многих народов. Но воспользовались ею только евреи. За ними последовали христиане, для которых еврейский Танах стал основой Библии. Так идеи, рождённые в незапамятные времена на берегах Нила, овладели целым миром. Невозможно найти более впечатляющего примера торжества «мягкой силы».

В наши дни мало кто задумывается о преемственности иудео-христианской цивилизации от древнеегипетской. Страна Та-Кемет давно стала частью истории, никто больше не поклоняется Птаху и другим египетским богам – но всё же они продолжают жить среди людей в иных обличиях. Кто есть Христос, как не образ бога-сына Гора? А кто Богоматерь, как не Исида, матерь Гора? Характерно, что сами египтяне, упорно сопротивлявшиеся языческой эллинизации страны в период Птолемеев (IV-I вв. н.э.), охотно приняли Христа, так как образ бога, умирающего и воскресающего ради людей, был хорошо знаком им – они сразу узнали в Христе своего Осириса.

Рамсес II правил 66 лет, дольше всех своих предшественников и преемников, если не считать упомянутого выше Пепи II. Эпоха Рамсеса Великого заслуженно считается вершиной древнеегипетской цивилизации, и само его имя стало символом её величия. Но столь долгое правление в текучем, нестабильном мире XIII века до н.э. не могло быть успешным во всём. Проблемы, которые Рамсес II не был способен или не пытался решить, в конце концов собрались в «катастрофу бронзового века». Эти проблемы пришлось расхлёбывать уже его преемникам. Девять из них также назвались Рамсесами, в честь прославленного предка, которому они стремились подражать.

Итак, первая волна глобализации закончилась «катастрофой бронзового века». Комплекс её причин не составляет секрета для учёных. Среди них засуха, землетрясения и вулканическая активность, системный коллапс «дворцовой экономики», переход с бронзы на железо, дефицит драгоценных металлов, сложнейший узел политических и прочих проблем, вплоть до голода, который в силу совокупности всех этих причин оказался неизбежен и запустил неостановимую волну миграции. Эта волна смела процветающие государства тогдашнего маленького, но необычайно взаимосвязанного мира – все, кроме Египта.

Это был уже не тот блистательный, могущественный Египет, как в эпоху Тутмосидов и первых Рамессидов. Но и столетие спустя, когда весь окружающий мир погрузился в Тёмные века, залечивая раны, египтяне хоронили своего фараона Псусеннеса в такой роскоши, что она под стать гробнице Тутанхамона – не зря погребальные маски этих двух фараонов, очень похожие, но всё-таки разные, у нас часто путают.

«Катастрофа бронзового века» стала катастрофой и для «мягкой силы» Древнего Египта. Насколько тяжким оказался этот переход, показывает нам «Отчёт Унуамона», папирус периода правления Рамсеса XI, последнего из фараонов, носивших это имя. Унуамон был жрецом и чиновником в Фивах, где правил верховный жрец Херихор (история о противостоянии Херихора и молодого Рамсеса XII, составившая канву знаменитого романа Болеслава Пруса «Фараон», является художественным вымыслом: в реальности такого фараона не существовало, а сам Херихор вовсе не был злодеем).

Итак, по заданию верховного жреца Унуамон отправляется в финикийский город Библ, чтобы добыть кедровое дерево для священной барки Амона. Таков путь, которым египтяне проходили многие столетия. Но теперь он сопряжен с огромными опасностями, так как страна раздроблена, а египтяне более не вызывают доверия у иноземных правителей. Вся история Унуамона – это рассказ о том, как умный, отважный и находчивый египтянин пытается любой ценой исполнить свою миссию, но повсюду сталкивается с воровством, враждебностью, пренебрежением. Прибыв, наконец, в Библ, Унуамон является к Закар-Баалу, местному царю, но тот отказывается предоставить кедр, ведёт себя с посланцем Херихора вызывающе и говорит, что времена величия Египта давно в прошлом, и теперь его соседи вовсе не обязаны отвечать на запросы из Фив. В конце концов, благодаря терпению и изобретательности, Унуамон всё-таки исполняет данное ему поручение. Но какой разительный контраст с историей Синухета, которая происходила на тысячу лет раньше! Истории и сами образы Синухета и Унуамона похожи, при этом первый был политическим изгнанником, а второй – полномочным представителем фиванской власти, но Синухета приняли как дорогого гостя, а Унуамон был вынужден терпеть бесчисленные унижения. И всё потому, что во времена Синухета Египет был силён, а во времена Унуамона – слаб. Его прошлым восхищались, но его настоящее больше не было примером для подражания всех окружающих народов.

На севере, в Дельте, правили потомки Рамессидов, на юге, в Фиваиде, – верховные жрецы, а потом жрицы, «великие супруги Амона». Сменяли друг друга фараоны сначала Ливийской, потом Кушитской (Нубийской) династий. Некоторые из них – Шешонк, Пианхи, Тахарка – оказывались большими египтянами, чем сами коренные египтяне, проявляли себя выдающимися правителями и пытались, как могли, вернуть Египту былое величие. Но краткие годы подъёма сменялись десятилетиями застоя и упадка. Пока в VIII веке до н.э. из Азии не явились те самые кровожадные ассирийцы и не овладели всем Египтом.

Воспользовавшись сложным положением, в котором оказалась Ассирийская империя к середине VII века до н.э., номарх Саиса Псамметих сбросил её иго, а затем, искусно маневрируя, действуя и жёсткой, и мягкой силой, объединил страну под своей властью. Так началось «Саисское возрождение» Египта.

Его сутью было возвращение к истокам, к временам славы и величия страны Кемет. Фараоны Саисской династии восстанавливали древние храмы и строили новые; жрецы обращались к сохранившимся с легендарных времён летописям и переписывали их; мастера и художники старательно воспроизводили то, что было создано их далёкими предками. Большая часть древнеегипетских источников дошла до нас именно благодаря этой титанической работе, предпринятой в эпоху Саисского возрождения.

Уникальность этой исторической эпохи также в том, что Египет соседствовал на мировой арене с молодыми, бурно развивающимися культурами – иудейской, греческой, персидской. Это был многополярный и необычайно взаимосвязанный мир, в котором страна фараонов уже не была главенствующей державой, но могла претендовать на роль первой среди равных. При этом главной целью египетской политики в то время было отстоять независимость страны, ибо желающих овладеть ею было в избытке.

«Мягкая сила» Египта в ту эпоху проистекала из образов глубокой древности, которые сами египтяне умело и эффективно использовали. Для энергичных, необычайно любознательных греков Египет был страной высочайшей культуры, таинственной магии и бесконечной мудрости. «Вы, эллины, вечно остаётесь детьми, и нет среди эллинов старца!.. Все вы юны умом, ибо умы ваши не сохраняют в себе никакого предания, искони переходившего из рода в род, и никакого учения, поседевшего от времени», – говорил Солону, одному из «семи мудрецов» Эллады, египетский жрец. В его словах не было ни бахвальства, ни позёрства. Греки сами понимали, что это правда, и считали за счастье учиться у египтян всевозможным премудростям. Не будет преувеличением сказать, что Египет оставался наставником для эллинов на всём протяжении их классической эпохи.

Греки создали философию и науку, выделив их из религии и магии, но это было бы невозможно вне наследия Египта. Историческая заслуга греков также в том, что они сохранили наследие египетской цивилизации для всего человечества. А историческая ошибка – в том, что, пытаясь осмыслить его, они, будучи народом более молодым и менее развитым, склонным к языческим предрассудкам, невольно исказили его, и именно в таком искажённом виде сохранили для потомков. Только теперь, в наши дни, работая непосредственно с египетскими источниками, учёные открывают это наследие заново.

В отличие от греков, персы были не колонизаторами, но завоевателями, и шли в Египет не за знаниями, а за богатствами этой земли. Если верить Геродоту, будущий персидский царь Камбис II, сын Кира Великого, ещё в детстве дал клятву «перевернуть Египет вверх дном». Свою клятву он сдержал. Персидское войско прошло по Египту и подчинило себе всю страну. В Мемфисе Камбис убил священного быка Аписа, считавшегося воплощением Птаха, а бычью кровь дал Псамметиху III и заставил выпить. Так погиб последний фараон эпохи «Саисского возрождения». Страна Та-Кемет снова оказалась под властью иноземных захватчиков, не в первый раз и не в последний.

Это произошло уже при Птолемее, полководце Александра, который по итогам войн диадохов получил Египет во владение. Птолемей был одним из самых проницательных людей своего века. Город сделался своеобразным магнитом «мягкой силы» его нового царства. В Александрию, в Мусейон и Библиотеку, съезжались лучшие мыслители со всей Ойкумены.

Но Птолемеи так и остались эллинистическим правителями Египта, они не сумели или не захотели ассимилироваться, стать для коренных египтян «своими» царями. Только последняя в династии, знаменитая Клеопатра VII, взяла себе за труд выучить египетский язык; все её предшественники на протяжении более чем трёх столетий правили, не зная языка страны и практически не интересуясь жизнью своих подданных.

Александрия, населённая в основном греками и евреями, и остальной Египет представляли собой разные миры. Несмотря на весь свой блеск, Александрия Птолемеев была не столицей Египта, а столицей «при Египте» (так она официально называлась), и сам город был в Египте инородным телом, большим эллинистическим полисом-нахлебником, сосавшим из подвластной ему страны все соки. И это, разумеется, не способствовало формированию у окружающих народов привлекательного образа страны и её власти.

Египтяне поклонялись своим древним богам, трудились, возделывали землю, как сотни и тысячи лет назад – а александрийский двор выкачивал из этой благодатной земли богатства, чтобы спускать их на подобающий эллинистическим царям роскошный, праздный образ жизни, военные и политические авантюры, династические распри. Попытки первых Птолемеев «скрестить» языческий олимпийский пантеон с древнеегипетским не удались. Коренные египтяне не раз поднимали восстания, надеясь сбросить иго Александрии, но эти восстания жестоко подавлялись птолемеевской армией.

Народ Египта в ту эпоху всё-таки был очень старым и уставшим. Испытания истощили его. Живительная сила уходила, а с нею – воля к независимости. Всё, что оставалось египтянам, это жить великим прошлым. Люди становились податливыми, готовыми принять любого господина, способного обеспечить им сносную жизнь. Неумолимо приближалась Римская эпоха.

Она наступила не вдруг. Троянский герой Эней, которого римляне считали прародителем их цивилизации, был современником ещё Рамсеса III и, по преданию, сам посещал Египет; первый царь Рима Ромул – современник Кушитских фараонов; а когда римляне изгнали своего последнего царя Тарквиния Гордого и установили республику, Египтом правили персидские цари Ахемениды. Рим был достоверно известен в Египте, как минимум, со времён Пирровых войн (280–275 годы до н. э.), это уже эпоха Птолемеев. После Пунических войн (264–146 годах до н. э.) Рим сделался ведущим игроком в Средиземноморье, арбитром для всего эллинистического мира, в том числе, для царства Птолемеев.

Восприятие Египта римлянами с самого начала и до самого конца его независимости было негативным. Оно варьировалось лишь от недопонимания до отвращения. Во-первых, мало кто из Рима бывал в Египте; римляне судили о нём по свидетельствам греков и поведению самих египтян. При этом римляне не делали различий между коренными жителями страны, александрийцами и правящей элитой. Для них всё это были «египтяне». А так как представлял их перед Римом птолемеевский двор, где царили самые порочные и извращённые во всём эллинистическом мире нравы, то отношение Рима, с его аскетичными в то время нравами, было соответствующим.

Во-вторых, суровые и прагматичные римляне, в отличие от греков, даже не пытались разобраться в тонкостях египетской премудрости. Римляне и греки имели общий олимпийский пантеон антропоморфных богов. Боги, в представлении римлян, стояли намного выше людей, а люди – настолько же выше животных. Египтяне же, как казалось римлянам, поклонялись животным словно богам, что выглядело противоестественно и вызывало отвращение. На этом основании римляне считали египтян «варварами». Сам Цицерон шёл ещё дальше и называл египетскую религию «своеобразной формой слабоумия» (dementia). Как видим, даже самые просвещённые среди римлян отказывались понимать, что египтяне поклоняются не животным как таковым, а зримым символам, воплощениям своих столь многоликих и таинственных богов. Для римлян всё это было слишком сложно и ненужно, и лишь усугубляло неприятие.

Неприятие Египта Римом многократно усилилось, когда в Александрии был предательски убит великий полководец Помпей, а позднее Египет выступил на стороне Марка Антония против Октавиана, приёмного сына и наследника Гая Юлия Цезаря. Ловко используя эти негативные предубеждения, Октавиан представил войну с Антонием не как гражданскую (Рим был сыт по горло гражданскими войнами), а как войну свободных граждан Римской республики с Клеопатрой, египетской царицей, коварно околдовавшей простака Антония. Будучи хитроумным политиком, Октавиан в то же время понимал огромное значение Египта. После победы над Антонием и Клеопатрой он включил Египет в состав империи, но управлял ею по своему усмотрению, через своего префекта, не спрашивая согласия сената. Такой порядок управления Египтом сохранился и в дальнейшем. Для императоров, наследников Октавиана Августа, он был слишком важен как ресурсная и продовольственная база. Основные поставки зерна в Рим шли из Египта.

Римская империя, вобравшая в себя всё Средиземноморье, представляла собой единое культурное пространство. Люди, товары и идеи свободно перемещались в нём. В Римский Египет отправлялись римские туристы, их поток постоянно возрастал. Увиденное на берегах Нила повергало римлян в трепет. Они не понимали, как такие «варвары-зверопоклонники» могли создать подобное великолепие, все эти циклопические пирамиды, храмы, обелиски. Подобно греками за столетия до них, римляне стали обращаться за объяснениями к египетским жрецам, но жрецы, понимая, какого склада люди перед ними, не вдавались в подробности и отвечали то, что от них хотели услышать; за это римляне щедро платили.

Возвращаясь из Египта, римляне увозили с собой не только впечатления, но и крупицы веры. В столице империи и других городах появлялись общины адептов египетской религии, храмы богов, в особенности тех, кто не имел отчётливых аналогов в олимпийском пантеоне. Самой популярной из египетских богинь за пределами Египта стала Исида. Её воспринимали как богиню-мать, защитницу женщин и всех угнетённых. Её магия считалась самой сильной. Храмы Исиды собирали множество верующих. Остатки этих храмов, храмовую утварь и изображения богини времён римского периода можно встретить повсюду, от Британии до Ирана. Культ Исиды настолько усилился, что некоторые императоры стали видеть в нём угрозу традиционной римской религии и общественному порядку. Храмы срывали, а жрецов казнили, но другие императоры, идя навстречу пожеланиям народа, снова разрешали культ богини, так повторялось много раз.

Отношение к Египту медленно, но всё-таки менялось к лучшему. В римскую эпоху он был космополитичен, как никогда прежде. Живым символом новой римской глобализации может послужить александрийский еврей с римско-греческим именем Тиберий Александр. При императоре Клавдии он был прокуратором Иудеи, при Нероне – префектом Египта, при Веспасиане и его сыне Тите – римским полководцем, фактически вторым после Тита в римской армии во время первой Иудейской войны, наконец, стал командиром преторианской гвардии.

Страну посещали не только воины, чиновники, торговцы и туристы, но и сами императоры. Так, суровый Септимий Север в 200 году предпринял большое путешествие по Египту, в ходе которого приказал отреставрировать древние храмы и обновить хранящиеся в них реликвии. Но исполняя повеление императора, римляне перестарались: они так отреставрировали знаменитые Колоссы Мемнона (на самом деле – статуи Аменхотепа III), что те перестали петь свои таинственные песни на восходе и закате солнца. Молчат эти статуи и в наши дни.

Подведём итог. «Мягкая сила» Египта основывалась на выдающихся достижениях этой древнейшей в мировой истории цивилизации. Египетская военная и политическая мощь, глубокая учёность, красота культуры, терпение и прилежание людей – все вместе создавало уникальный притягательный образ страны в долине Ниле. Необыкновенное очарование Египта сотни и тысячи лет истории привлекало к нему и друзей, и врагов. Когда Египет был силён, един и накрепко связан, через сакральную фигуру фараона, с древними богами, эта «мягкая сила» играла в его пользу. В противном случае он становился жертвой внутренней смуты или добычей иноземных завоевателей. Но даже и тогда, благодаря своей пластичной вере, находил в себе новые силы, подобно птице Бену, фениксу, возрождался из пепла и демонстрировал всем окружающим народам чудеса выживаемости. Ни одна другая цивилизация в истории не продержалась так долго на одной земле, с одной религией, одним народом, одним общественным и политическим устройством. И никакая другая не обогатила человечество так, как древнеегипетская. Главное богатство Египта – не памятники истории, пирамиды, храмы, статуи, сокровища гробниц – а религиозные и политические идеи, которые, сменив обличия, до сих пор живут среди людей, направляют нас в будущее. И чем больше мы узнаём Древний Египет, открывая его заново, тем более он актуален для нас.