Наталья Бурлинова: Это очень сложная тема, связанная как раз с тем научным подходом, о котором я упоминала в самом начале разговора. Дело в том, что Россия – такая уникальная страна, где в сфере международного сотрудничества существует несколько понятий, что приводит к терминологической путанице. Когда я говорю про публичную дипломатию, я подразумеваю систему институтов, вовлеченных на государственном, окологосударственном и общественном уровнях в работу по коммуникации с зарубежными обществами. Именно так публичная дипломатия понимается в США, на родине этого термина.
В России, особенно в регионах, чаще используют термин «общественная дипломатия», это своеобразное советское наследие, когда общественные структуры играли первую скрипку в гуманитарных контактах. Наши регионы, да и многие эксперты в Москве не используют термин публичная дипломатия, хотя то, чем они занимаются, и есть часть системы публичной дипломатии государства. Но для них этот термин непривычный, поэтому в целях всеобщего понимания, нам приходится использовать два термина: «публичная дипломатия» и «общественная дипломатия». Терминология гуманитарного сотрудничества – среда еще не очень устоявшаяся, поэтому здесь идут дискуссии о том, какой термин правильнее. В контексте нашего исследования это важно, но не критично. Мы, конечно же, дадим в вводной части описание нашего терминологического аппарата и объясним наши подходы. Но, как не называй, суть от этого не меняется, ведь главное, что такое явление есть, и оно в регионах востребовано.